В семь лет Алёна пошла в школу своего деда, училась там грамоте вместе со всеми. Но больше образования получала дома: дед и мать по очереди читали детям русских классиков, бабушка, не особенно до чтения охочая, рассказывала народные сказки, преданья, тетешкала маленьких потешками, отец ни много, ни мало — устраивал домашние спектакли: в настоящий театр детей было везти далековато.
Половичок линючий — речка,
А печка — пышный царский дом…
От страха мрет в груди сердечко,
Пылает голова огнем.
Меня затягивает илом,
Заносит медленно песком.
А ты зовешь таким унылым,
Срывающимся голоском:
— Сестрица моя, Аленушка!
После приходской школы Алёнушку отдали в железнодорожную, потом дед оплатил из специально на то отложенных денег Мариинскую гимназию внучке, тем более, что уже ясно было — в семье растёт таланту. А таланту надо учиться. Алёна в восемь написала уже первое настоящее стихотворение, в десять — сказку, в одиннадцать — маленькую пьесу. Эти детские пробы пера, конечно, не сохранились — но семью впечатлили и радовали.
А между тем, в Алёнушкины одиннадцать лет началась Первая мировая война. Сами военные действия шли далеко, но в стране повисла тревожная атмосфера, начались перебои с разными товарами, а порой даже с хлебом. Семья Благининых держалась стойко, жить старались как всегда.
Гимназию закончить не удалось: после октябрьской революции её совместили с каким-то реальным училищем, но совместная учёба не задалась, и учеников просто распустили со справками. В семье посовещались, и было решено, что Алёна отложит домашние дела и будет учиться в Курском педагогическом институте.В семье у нас ждали очередного ребенка, так что работы в доме было предостаточно. Я работала, не покладая рук: мыла, стирала, стряпала; когда родился слабенький младенчик, стирала пеленки, ходила за больной матерью и делала еще тысячи всяких дел. Но во мне стояли две радуги, две радости — и все было нипочем.
— Елена Благинина о своём детстве
Каждый день Алёна, вставала, наскоро умывалась и завтракала, надевала не очень удобные, но прочные башмаки, сделанные родными, и шла семь километров — на первую лекцию. В институте учиться Благининой нравилось, но ещё больше нравилась кипучая студенческая жизнь, бесконечные новые идеи, надежда на какую-то совершенно новую жизнь всей России. В институте же она познакомилась с поэзией Серебряного века и испытала огромное потрясение. Как «взрослую» поэтессу, её, конечно, сформировал именно Серебряный век.
Благинина публикует — под псевдонимом — в поэтических журналах первые стихи. Критика встречает их благосклонно. Но как сказать родным, что уже не хочется, как дедушка, учить детей, хочется быть поэтессой, настоящей, не для себя, не между делом, а чтобы главное дело в жизни было — стихи?
А в Москве тем временем открылся литературный институт. Благинина уезжает туда тайком, так и не найдя силы объясниться с родными. Выдерживает собеседование с Валерием Брюсовым и — ура! Она — студентка! Только теперь семья узнаёт, что происходит. А Алёна остаётся в Москве, устраивается на работу в багажное отделение газеты «Известия», к лекциям готовится ночами. И там же, в Москве, в институте, находит свою любовь — поэта Григория Оболдуева.
Сказка закончилась вместе с учёбой в институте. Работать приходилось совсем не поэтессой — так, в разных СМИ перебивалась редакторской работой. Семейная жизнь означала рождение ребёнка, бесконечные пелёнки в условиях, когда что-то, кроме пелёнок, ещё достань: страна только что вышла из Первой Мировой и Гражданской войн, жила буквально в почти всеобщей нищете.
Но именно маленькая дочка раскрыла в Благининой особый талант: писать стихи для детей. При всей незамысловатости таких стихов, это очень сложный жанр. Недаром и Барто, и Михалков подолгу шлифовали свои строчки. В них не должно быть натяжки, в них не должно быть натуги, они должны быть лёгкими, как дыхание: дети — очень придирчивые слушатели. В тридцатых годах Благинину начинают, наконец, много публиковать. Она встречается со своими маленькими читателями, улыбается их улыбкам навстречу.
Он действительно советскую власть поругивал, но до пропаганды было далеко. Год предварительного заключения, три года ссылки в Карелии, высылка после освобождения за сто первый километр… По тем временам, и он, и его семья отделались лёгким испугом. Основной кормилицей становится Елена. Её сборники публикуют, она берётся переводить детям произведения украинских и польских авторов.А мужа тем временем арестовывают с обвинением — «антисоветская пропаганда».
За сто первым километром семья Благининой и Оболдуева встретила войну. В сорок третьем Григорий ушёл на фронт, до самой победы прошёл фронтовым разведчиком. В сорок пятом ему разрешили вернуться в Москву. Всё наконец-то наладилось.
Нельзя сказать, что с этого момента жизнь их была безоблачна. Оболдуева не печатали, как ни старалась пробить его стихи. У Благининой не хотели брать обычных стихов — а она была не худшая поэтесса своего времени. Недоумевали: «Вы же детская писательница? Детишкам и пишите». С таким сталкивались многие детские поэты в СССР.
Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?
Вот лестница большая эта
В моём разрушенном дому.
Она не тронута разрывом
И даже не повреждена
— Движеньем лёгким и красивым
Вперёд и вверх устремлена.
Один, и два, и три пролёта,
И я стою, стою без сил,
Как будто очень страшный кто-то
Мой быстрый бег остановил. Григорий умер в 1954 году. Елена его пережила надолго — успела увидеть Перестройку, в которую, наконец, удалось напечатать стихи мужа. Получала ордена, медали. Встретила смерть в 1989. До самой её смерти — и, конечно, после неё — не переставали читать в семьях по всей стране её стихи.